Публикация статьи "Памирский марафон" (см. N 41) вызвала у наших читателей много вопросов. Мы попросили ответить на них автора статьи, руководителя нашумевшего похода.

Мне приходилось неоднократно выслушивать о походе оценки "высокое мужество" и даже "героизм". А между тем никакого героизма не было. Маршрут нам дался сравнительно легко (по крайней мере, легче, чем заалайский поход 1997 г.). По словам Вячеслава Львова, "мы просто жили и жили в горах, вот и весь поход". Более того, жить было приятно, и я очень доволен, что мне удалось реализовать концепцию "физиологически приятной "шестёрки"", да ещё и конкурентоспособной на чемпионате России.

Каждый год я выезжаю в сложные походы, чтобы отдохнуть от Москвы и набраться сил, и очень не люблю дискомфортных состояний, неизбежных при прохождении "технических 3Б". Более того, я глубоко убеждён, что такие перевалы вредны для здоровья: там можно потерять палец или получить глыбой по голове. Профессор МАИ, к.м.с. по альпинизму Георгий Степанянц сказал мне однажды: "Андрей, никогда не ходи сложные перевалы: они всегда опаснее вершин". Я учитываю мнение своих учителей. Поэтому мы выбрали для Памирского марафона Лонжерон и Раздельный -- снежно-ледовые перевалы хотя и 3Б, но ниже средней трудности, характерной для перевалов такого класса. Однако из этого вовсе не следует, что Памирский марафон-99 -- сплошное надувательство. Ведь были ещё и чудовищная протяжённость маршрута в 470 км (или 370 км без учёта повторно пройденного пути), и два восхождения на семитысячники -- пики Революции (6974 м) и Ленина (7134 м), разнесённые на 170 км! Решению нашей грандиозной задачи способствовали физическая подготовка и опыт команды, а также правильный выбор тактики, питания и др.

Физическая подготовка -- это самое простое и самое недостаточное. Замечу, что уже три года группа регулярно 2 раза в неделю проводит кроссы в парке и её костяк состоит из лыжников-перворазрядников. Гораздо большего стоит опыт. Для меня это было руководство восьмым походом 5--6 к.с., для участников -- третий сложный памирский поход. Однажды мне уже пришлось пройти нечто напоминающее Памирский марафон. В 1992 г. сразу после "пятёрки" в районе Рокзоу с первопрохождениями трёх перевалов 3А к.с. и трёх 2Б я руководил длиннющей "тройкой" в Рушанском хребте. В тот год я провёл под рюкзаком 41 день, истоптав в общей сложности около 400 км. И надо заметить, от того сезона у меня остались самые приятные впечатления. Для группы же настоящей репетицией Памирского марафона стал 234-километровый 27-дневный поход 1997 г. Линейный маршрут вдоль Заалайского хребта начинался у самого западного пятитысячника и завершался в центре этой горной системы, у пика Ленина. Кульминацией похода было восхождение на него на 26 день пути.

Опыт руководителя помог определить главный принцип похода, а опыт группы позволил его реализовать. Вот этот принцип: прохождение подобного маршрута необходимо превратить в "обыденную жизнь" в горах. Следует исключить или хотя бы свести к минимуму любые "преодоления", напряжения или надрывы, поскольку они оставляют последствия, способные накапливаться. Чтобы жить на большой высоте "обыденной жизнью", надо иметь определённый запас физических сил, отменное здоровье, но главное -- привычку и опыт. Тогда дежурства не раздражают, а проходят легко и быстро, непогода и холод не портят настроения. Путешественнику всегда тепло и сухо, а вечерняя замученность ощущается почти как приятная усталость после лыжной прогулки.

Некоторые удивляются, что Памирский марафон пройден без днёвок. Так зачем же они нужны, если мы живём в горах "обыденной жизнью"? Если только для ремонта снаряжения или стирки, но для этого достаточно и полуднёвки. Днёвки в качестве отдыха бессмысленны и даже вредны: они слишком сильно "выбивают из колеи" и часто приводят к заболеваниям. Я исключил днёвки из всех своих походов уже с 1994 г. Единственная днёвка в Памирском марафоне, которую мы планировали и к которой действительно стремились, должна была быть на заливных лугах Джайляукумсая. Но и она не состоялась из-за обильного снегопада. Обнаружив 13 августа 25-сантиметровый слой снега на траве, мы поспешили к Беляндкиику, чтобы переправиться через него по малой воде. По той же причине мы поспешили и к Зулумарту. А потом уже было не до днёвки...

Непрерывное передвижение по принципу "обыденной жизни" вовсе не означает расслабленного стиля горохождения. Наоборот, можно достигнуть колоссальной мощности. В Памирском марафоне мы без специальных усилий достигли скорости передвижения, немыслимой для меня в 1996 г. Здесь я подхожу к какой-то тайне, так как до конца не уверен, что всё это проистекает из некоторых общих принципов и, следовательно, это можно повторить. Чтобы убедиться в ненормальности происходившего, достаточно обратиться к графику дневных переходов. 18 день: пер. МВТУ, набор высоты в 1200 м. 19-й и 20-й: подъём к подножию пер. Омара Хайяма (раньше мы за два дня доходили только до Язгулемского перевала). 21-й: переход через перевалы Омара Хайяма и Юбилейный с набором около 900 м и с первым выходом выше 6000 м. Пора уже устать! Но в 22 день поднялись с лед. Грумм-Гржимайло на пер. Революции (в 1990 г. этот участок мы прошли тоже за день, но на спуске). 23-й: восхождение на вершину. Так же было и в конце похода. 34 день: переход от Северного Зулумарта до лед. Дзержинского -- 14 км, множество подъёмов и спусков, трудный переход через язык ледника, установка лагеря в девятом часу вечера. 35-й: подъём на плато 4900 м выше главного ледопада. 36-й: подъём на пер. Раздельный (6088 м) с набором высоты 1200 м. Переждали грозу, на перевал поднялись только в 21 час. 37-й: восхождение на пик Ленина. И никакого особенного насилия над собой не было.

Конечно, мы уставали. Иногда даже очень, например, в день восхождения на пик Революции. Но никогда наша усталость не превращалась в разбитое состояние на следующий день. Склонные к самоанализу участники стали замечать, что постепенно мы перестаём быть людьми. Лично я начинал ощущать себя волком. Вместе с человеческими слабостями мы лишились и нечто человеческого в своём сознании. Кроме того, мы совсем перестали болеть: за весь поход не израсходовали ни одной таблетки (только в самом конце два участника лечились "от живота", испив сырой воды из козлиного озера). Мы превратились в весьма совершенных горных животных -- хозяев пространства.

Рассказ о марафоне будет неполным, если я не упомяну о технике варьирования походного ритма. Мой Учитель, мастер спорта Геннадий Лысенко, последние свои маршруты предпочитал проходить участником, переложив на меня всю тяжесть по организации похода и управлению группой. После кавказской "тройки" 1986 г. он как-то сказал: "С тобою приятно ходить: после напряжённого дня ты даёшь слабину, а потом потихонечку снова вводишь в спортивный темп". Признаюсь, это проистекало из примитивного следования моим собственным физиологическим потребностям (каждый начинающий руководитель пользуется возможностью подстроить график движения под свой биоритм, и это нормально -- должен же начальник хоть как-то компенсировать свои дополнительные нагрузки). В том старом походе мои потребности удачно совпали с возможностями мастера. Но этого могло и не быть. Поэтому опытный руководитель всегда следует биоритму группы. И особенно хорошо, если его удаётся планировать. Пользуясь формулами по оценке чистого ходового времени, я стремлюсь к планированию серий из дневных переходов. Движение по маршруту становится непрерывным и по интенсивности волнообразным, как колебания на фоне постоянного тока. Кульминация на пике Революции готовилась за неделю до этого несколько расслабленным движением по долине реки Дустироз. А после восхождения следовала реабилитация на берегах Танымаса и т.д.

Теперь о питании. В заалайском походе 1997 г. при подъёме на пер. Прижимный (4500, 1Б) мы испытали состояние бессилия, когда ноги буквально отказывались идти. Этот 22 день пути был самым тяжёлым за весь поход. Ещё более мучительное состояние я испытал в памирской "пятёрке" 1992 г. Мы относили заброску к устью Раштдары. Завхоз ошибся с перекусом, весь день мы отработали практически без еды. В 18 часов начали 300-метровый подъём по простому травянистому склону к палаткам на поляне Немыцкого. Шли налегке и, тем не менее, поднялись туда только в 20 часов. Этот подъём я буду помнить всю жизнь. Каждый шаг требовал усилия воли. Когда я, наконец, поднялся и выпил чаю, меня тут же вырвало. По рассказам Анатолия Джулия, и в его 35-дневном походе по Памиру 1990 г. все последние дни группа была не в состоянии нормально идти на подъём.

Помня всё это, я очень боялся именно такого финала Памирского марафона. Не мудрствуя лукаво, мы решили искать причину описанных состояний в обычном истощении. Отсюда вывод: последнюю 11-дневную линейную часть маршрута следует идти на 900-граммовой раскладке с повышенным содержанием белков. Мы увеличили расход мяса с 60 до 80 г на человека в день и ежедневно добавляли в суп от 20 до 30 г соевых кубиков. Быть может, именно благодаря правильному питанию и удачно подобранному витаминно-солевому комплексу состояние у нас в конце похода было далеко не катастрофическое. Когда мы поднимались по леднику Дзержинского, погода была неустойчивой, во второй половине дня шли грозы. Я хорошо помню, как мы морально готовились провести на перевале Раздельном (6088 м) три дня в ожидании момента, удобного для восхождения на пик Ленина. Но это был не тот случай, когда группа, обрадованная возможностью сослаться на непогоду, спешит вниз, чтобы поскорее завершить свой маршрут. Конечно, истощение и усталость были налицо. Лично я похудел в походе на 17 кг. Но не надо забывать, что при росте в 175 см я выхожу на маршрут с весом в 95 кг, и никакие предпоходные бега мне не помогают похудеть. Поэтому это даже очень полезное похудание!

Усталость в конце похода проявлялась весьма своеобразно. Хотя на мощности это не сказывалось. К концу похода нам ничего не стоило после сытного обеда за один 50-минутный переход под рюкзаками набрать по высоте более 400 м. Спустя два часа ноги становились "ватными". Стоило чего-нибудь съесть, и силы возвращались вновь. Поэтому ели по пять или шесть раз в сутки. К концу похода мы прогнозировали у себя значительный иммунодефицит и нарушение микрофлоры кишечника. И были морально готовы в Оше заболеть. К нашему удивлению, этого ни с кем не случилось. Возможно, потому, что мы мало ели, в основном налегая на водочку, которая практически не действовала на нас на равнине. Вот такой постмарафонский синдром!

Тяжёлые времена ждали нас в Москве. Один из участников на неделю загремел с отравлением в инфекционную больницу. Другой жаловался, что дважды отдыхал на лавочке, преодолевая "трудный" подъём по пути на работу. Однако это была обычная реакклиматизация, сейчас я её легко переношу, но как же трудно было после первых памирских "пятёрок"! Поэтому ничего удивительного в Москве с нами не происходило. Бывало и хуже.

Андрей ЛЕБЕДЕВ, мастер спорта международного класса.