Весна 1998-го в Тибете долго не могла преодолеть сопротивление холодных ветров и обильных снегопадов. Мне запомнилась парадоксальная картина: темные скалы и гребни Эвереста в первой половине апреля и он же чуть позже выбеленный снегами, в зимнем обличии.

Для меня экспедиция на Эверест была уже второй гималайской эпопеей. Осенью 1994 г. был на Канченджанге. Главная вершина (8586 м) "неприкосновенной горы" (так переводится ее название), забрав жизни трех восходителей, была покорена 23 октября. Мне удалось это сделать ценой огромных усилий, совершив соло-восхождение из лагеря на 7800. Еще больше повезло, когда я без кислорода спустился ночью к палатке по "диретиссиме", а не по пути подъема. (Радость победы была омрачена позже частичной ампутацией трех пальцев на левой руке.) В палатке на 7800 не было никого, как и на 7200, куда я утром следующего дня спустился (хотя всегда штурмовую группу подстраховывают!).

После всех этих событий я стал осторожным и "обжегшись, дую на холодную воду". И как О.Бендер, несколько потерял веру в человечество. Теперь я всегда стараюсь иметь с собой высотный "джентльменский набор": горелку, зажигалку и хорошо "горючие" спички, фонарик, карманный термос, запасные очки и сухие носки с варежками, в аптечке -- шприцы и трентал. Вроде бы все просто, но без какой-нибудь мелочи запросто можешь остаться навсегда на горе. Еще я понял, что в высотном альпинизме, тем более гималайском, каждый в команде должен быть автономной боевой единицей и при форс-мажорных обстоятельствах суметь самому выжить и помочь товарищу. Перефразируя известную поговорку: "На друга надейся, но и сам не плошай!" Нельзя, мне кажется, вешать свои промахи и проблемы на товарища, ведь и ему очень тяжело, он тоже надсадно кашляет и мучается от гипоксии.

Получив приглашение Владимира Шатаева участвовать в экспедиции на Джомолунгму (тибетское название Эвереста) с севера, я нашел спонсоров. Это было проще, чем в 1994 г. Меня в Беларуси уже знали, а цель была достойна крупных вложений. Затем была "черновая работа" -- договорился о рациях для нашей группы (мы должны были работать в составе узбекской экспедиции), составили раскладку продуктов... В Москве собрались 26 марта, кроме меня и Шатаева -- Михаил Ишутин и Александр Сушко (Северодвинск и Владикавказ). Все -- "снежные барсы", у всех есть гималайский опыт. Радовало и то, что Шатаев -- человек легендарный в нашем альпинизме, дважды бывал в том районе, а в 1995 г. стоял на вершине Эвереста.

Восхождение на Эверест с севера, со стороны Тибета, сложнее, чем по "классике" с юга, но Северное седло (7050) ниже, чем Южное, почти на километр. Эти и другие сведения я впитывал, как губка, из рассказов В.Шатаева, книг Р.Месснера, М.Горбенко и др. О "сопернике" надо знать как можно больше.

В марте я в составе сборной Беларуси сходил на Эльбрус, побегал по склонам и был в неплохой форме. Приехать на Кавказ хотели и другие гималайцы, но не смогли. Это сказалось потом при работе на склонах Эвереста.

Вылетев 28 марта из Москвы в Катманду, 5 апреля были в Базовом лагере (5200), где уже расположилась российская экспедиция под руководством Бориса Седусова. Здесь же стояли испанцы, словаки и китайцы. Наши узбеки, испытывая финансовые трудности, отложили вылет из Ташкента на 4 апреля, и мы начали работать на маршруте, не дожидаясь их.

Согласовав планы с командой "Россия-1", вышли с навьюченными яками в АВС (передовой базовый лагерь) на 6400 м. Переход должен был пройти за 3 дня, но наши погонщики яков, экономя свое время, сделали его за два. Это стоило нам очень дорого. В.Шатаев вышел днем позже и не мог показать нам, где лучше остановиться на ночевки, Миша и Саша были вымотаны, процесс акклиматизации скомкан, а Владимир Николаевич потом в АВС заболел. Ему пришлось совершить переход за одни день (!), так как на 5800 он нас не застал и пошел в АВС, а это 22 км пути плюс ночной холод. У него фактически пропал голос и, чтобы передать сообщение по спутниковому телефону для НТВ, он приглашал кого-нибудь из нас читать текст.

За день мне удалось подняться до 7000 м и занести один кислородный баллон и фирновые крючья, благо "Россия-1", продолжив работу словаков, протянула веревочные перила до Северного седла.

13 апреля наконец-то приехали узбеки. Ночью был страшный ветер, порвало палатку Миши и Саши. Наша с Шатаевым выдержала, может быть потому, что над входом висела икона и мы с Владимиром Николаевичем иногда осеняли себя крестом?

Во второй выход 15 апреля я за день прошел из базового в АВС и догнал россиян, а Миша с Сашей заночевали на 5800 в промежуточном лагере. Утром 16-го засобирался с россиянами на седло. Зашел ко мне Леша Седов, от него узнал, что бытует мнение: шатаевцы -- халявщики, так как не участвуют в обработке маршрута. Никого не интересовало, что трое из четырех в группе еще не в форме.

В этот день была грузовая ходка, 17-го вечером укладывались спать в своей палатке, название которой ласкало слух -- "Канченджанга". Уже темно, но Саши Сушко нет. В 22.00 россияне по связи с А.Мошниковым узнали, что Саня завис в верхней трети перил и упорно не хочет спускаться. Я знал, у него есть спальник, но Саша своим стилем хождения уже на первом выходе потрепал нам нервы. Я оделся и пошел вниз. "Россия-1" вяло предлагала помощь, но я сказал, что справлюсь сам. Саню, замерзшего и плохо соображающего, нашел в 23.30. Едва заставил оставить рюкзак (заберем завтра). Около часа ночи мы вернулись в палатку, перекусили и забылись в тяжком сне. Первая ночевка на 7050, голова трещит, бьет кашель, и все время хочется пить, так как пересыхает в горле. Утром увидели, что Сушко подморозил пальцы на руках и ногах.

Эти ночные "спасы" подкосили меня -- выше седла я поднялся лишь на 300 м и оставил в заброске высотную палатку. Миша спустился еще раньше -- сильный ветер продувал его без анорака насквозь. В тот же день я сбежал вниз в АВС, а ребята остались ночевать на седле.

В нашей палатке на 6400 В.Шатаев прошептал мне с грустью, что у него с голосом большие проблемы и он хочет улететь в Москву. Наши ряды редели.

Пасху отметили в базовом лагере. Маленький, но очень приятный сюрприз преподнесла Полина, жена нашего видеооператора Сергея Мельникова, -- расписное жестяное яйцо из Канзас-Сити со спрятанными внутри 12-ю шоколадными яйцами в разноцветной фольге. Пропустили по стаканчику красного вина из Ташкента. Было весело и очень уютно... Незаметно пролетели три дня отдыха, и вот уже опять наверх, в третий выход. Шатаев уже собрал вещи. Мы обнимаемся, и я ухожу в АВС, а он и неотдохнувшие ребята остаются внизу. Грустно и несколько тревожно, так как замаячила перспектива работать одному.

24 мая поднялись на Северное седло. Мелкий снег сыпал и сыпал, навевая тоску. Тропа выше седла исчезала на глазах. "Снова тропежка и выдергивание перил из-под фирна, -- думал я, -- а "Россия-1" усиленно отдыхает внизу и помощи ждать не приходится, так как узбеки пока еще не в полную силу работают". И назавтра пришлось поработать. Через два часа после выхода сильный ветер сменился снегопадом. Следы, оставленные с утра шерпами японской экспедиции, "плыли" на крутых взлетах гребня. Два шага вверх -- один вниз. За пять часов я достиг границы снега и скал на высоте 7500 м, занес высотную палатку и кое-что из снаряжения. Видимость упала до 20 м, плотная пелена снега мешала ориентироваться, сверху спешно спускались шерпы. Они славно поработали, я узнал, что на 7700 уже стоит пара палаток и протянуты веревки.

27 апреля день особый, а до него были челночные ходки с седла. Сушко не выходил еще из АВС, а Ишутин поднялся лишь до 7200 и, оставив заброску, ушел отдыхать. Особым этот день был потому, что мне стукнуло 36 лет. Груза прожитых лет я пока не ощущаю, но, глядя в список участников экспедиций, уже замечаю, что не самый молодой, как было раньше. "В этот день надо что-то сделать значимое", -- подумал я тогда. И поднялся на 7700, затащил туда снаряжение и палатку, в которой мы заночевали с двумя ребятами из узбекской экспедиции. Они догнали меня, когда я искал площадку для палатки. Вместе мы целый час махали ледорубами, чтобы получить горизонтальный "пятачок". Сон был тяжелым...

28-го пришла непогода, похолодало. Ветер валил с ног, я едва успел утром поднести с 7500 два баллона с кислородом. Побежал вниз, встречая российских альпинистов, поднимающихся медленно с седла. Все шли в пуховках боком, иначе дышать было бы невозможно из-за пронизывающего ветра. На следующий день "Россия" "посыпалась" вниз -- погода не оставляла шанса, только красноярцы, ведомые Колей Захаровым, поднялись на 7700, оставив там палатку в заброске. Третий выход команды Седусова был сорван, многие позже приболели...

Незаметно наступил май, а погоды все не было. М.Ишутин тяжело заболел и ушел вниз. Саша работал, но передвигался так медленно, что нельзя было рассчитывать на взаимодействие с ним в полном объеме. 3 мая, "отдохнув" на 6400, я вышел с Сушко из АВС. 4-го из-за пурги и сильного ветра, после 6 часов работы, дошел, обессиленный, до 7500 в палатку, поставленную "Россией-1". Слава Богу, имел с собой горелку -- в палатке не было ни примуса, ни спичек, вдобавок -- ни одного каримата. Ночевка была не очень комфортная.

Утренняя связь с Сушко принесла только неприятности. Влез Толя Мошников и начал меня от лица своего тезки, шефа узбеков Шабанова, сгонять вниз в базовый лагерь. Нелепые упреки и угрозы расстроили меня...

Чтобы не сорвать бездарно выход, решил забросить повыше баллоны с кислородом, а с А.Шабановым поговорить лично без посредников. В этот день поздно вечером я был на высоте 8100, где и оставил два свои баллона. Видел, что тонкая нить перил идет выше -- значит, шерпы уже побывали на 8200--8300. На этой высоте обычно оборудуют штурмовой лагерь. Как зачарованный я стоял у заброски и смотрел вверх. Гребень Эвереста с его знаменитыми ступенями был совсем рядом, разрезая, как нож, синеву небосвода. Только вершина прикрылась слегка снежными флагами, как невеста вуалью фаты. "Совсем немного осталось", -- подумал я и побежал с сожалением вниз...

Убедил Шабанова по радиосвязи, что и на 6400 в АВС смогу отдохнуть, а когда спустился 6 мая туда и поговорил с его замом О.Григорьевым, то понял, почему меня "гнали" вниз. Я продал по рекомендации В.Шатаева кислородные баллоны, оставшиеся после его отъезда, не подозревая, что узбеки уже "положили глаз" на них, считая почему-то своими. После этого для нашей группы настали тяжелые дни. Некорректное, мягко говоря, поведение того же Григорьева я испытал на себе.

8 мая мы узнали, что китайско-словацкая экспедиция предприняла попытку штурма, но "сломала зубы" на Первой ступени и повернула вниз. Устойчивой погоды все нет, 9 мая и праздник не чувствовался. Следующие дни прошли в бездельи. Тоскливо становилось от сознания того, что через 2--3 дня я уже опоздаю на джип и самолет. Мои товарищи уже начали паковать баулы, ожидая снизу караван яков.

Несмотря на число, вышел 13 мая и в пятый раз поднялся на Северное седло. Шел налегке -- все снаряжение уже заброшено наверх, даже рюкзаки. Со мной вышла тройка узбеков с их лидером Рустамом Раджаповым. С ним я договорился, что будем вместе ставить лагерь на 8200. Вечером слушал упреки, что не взял 3 кг общественного груза. Утром взял штурмовую высотную палатку. Через полтора часа хода жутко замерзли ноги, а без пуховки зуб на зуб не попадал. До палатки было еще 4--5 часов ходьбы, и я благоразумно решил спуститься. Согрелся в палатке на седле, подумал, и снова ушел на гребень. Заночевал в рваной чешской палатке на 7500, потому что русская напоминала тонущий "Титаник" -- снежный надув почти раздавил ее. На следующий день, 15 мая, догнал на 7700 м узбеков, они забросили часть своего снаряжения на 8100 к моим баллонам. Напоил их чаем, который согрел, ожидая их в палатке. А позже Рустам потряс меня своим коварством, затеяв дискуссию на тему "А нужен ли я им?" Его выводы: я мешаю в экспедиции их национальным интересам, и они, в противоположность мне, без меня вполне могут обойтись. Я молча проглотил обиду, поняв, что, видимо, разочаровал его, не таская, как они, тяжеленные рюкзаки.

Я шел на вершину, экономя последние силы, так как 20 дней не спускался ниже 6400 -- это многовато. Узбеки же планировали грузовой выход и, может быть, при благоприятных условиях, подъем на вершину.

Утром следующего дня вышли с целью подняться на 8200. Приплелся около 9 вечера первым, палатка осталась у узбеков, и я сунулся к россиянам. Красноярцы с Седусовым отдыхали после неудачной попытки штурма. Спустились, обработав вторую ступень, и этим решили основную проблему прохождения гребня. Угостив меня чаем, вежливо отказали -- места было очень мало для нормального отдыха. Посоветовали поселиться в чьей-то пустующей палатке, стоявшей чуть ниже. Так я и сделал, поняв, что узбеки сегодня уже не придут. Палатка была завалена баллонами с кислородом, я сделал себе подобие ниши. "Видимо, спустились вниз", -- подумал я об узбеках, засыпая в теплом спальнике. Но они пришли, в первом часу ночи раздались голоса, я окликнул их. Послышались упреки Рустама, что я не нашел ровной площадки для палатки и уже залез спать, когда они работают. Я промолчал, послав в душе его подальше. Если бы я знал, как мне это аукнется...

17 мая я утром пошел вниз за оставшимися двумя баллонами. Когда вернулся, увидел, что в палатке кто-то шевелится. Пришел хозяин-индус, он ждал еще четырех шерпов и мне пришлось выселяться. Очень не хотелось, но пришлось идти к узбекам. Сперва заглянул к россиянам. Красноярцев уже сменили екатеринбуржцы Е.Виноградский, В.Першин, С.Тимофеев, А.Болотов. Услышал отказ: завтра на вершину, да и не договаривались внизу. Их можно понять, тем более их четверо, а узбеков трое. Узбеки встретили меня хмуро, лежали словно в нирване -- в кислородных масках. Раджапов дал понять, что перед штурмом (они завтра решили выходить) им и втроем неплохо. На все мои просьбы и напоминание, что высота не 4000, а 8200, ответ был один -- нет. Позже я узнал, что снизу была такая инструкция от Григорьева. Было очень горько. Альпинизм стал жестоким. "Ужином хоть накормите", -- попросил я. -- "Приходи" -- в ответ. Спускались сумерки, я начал обход всех палаток, но мест лишних нигде не было. Когда дошел до японцев, то пошел на маленькую хитрость. Я знал их шефа Кондо Казуоши, мы с ним в АВС познакомились. Достал его визитку и сказал: "Я друг Кондо-сан". Они пошептались и выдали мне одноместный "собачник".

Эту крохотную палатку я с трудом растянул на двух палках. На вечерней связи после ужина узбекам запретили восхождение. Рустам пытался "утопить" меня, но не удалось. Мне очень повезло: ночь была не очень морозная и не было сильного ветра. Чтобы восстановить силы, надел кислородную маску, а на редукторе выставил 0,5 литра в минуту -- для сна этого достаточно. Вспомнились слова Пети Кузнецова из Красноярска: "Один не ломись, иди только в компании, а лучше дождись, когда будут перила..."

Тот день память сохранит навсегда. Проснулся рано от холода и от голосов россиян, собиравшихся на вершину. На часах не было и шести. Начал шевелиться, кипятить чай. Долго грел ноги, аж носки задымились. Вышел в 8.00 -- уже светло, но ноги стыли. Все-таки "Кофлак", даже "арктический", не для таких высот. У всех здесь итальянский "уан-спорт".

Рюкзак весил 17--18 кг. Поставил 2 л/мин и бросился вдогонку. Все давно наверху, иностранцы выходили в 4 и даже в 2 часа ночи. Весь склон был залит солнечным светом. Шел в пуховом комбинезоне и, чтобы увеличить скорость движения, оставил на 8400 м пуховку, а через 3,5 часа и первый баллон -- это было выше Первой ступени. Сразу стало легче. Фантастика -- знакомые по книгам скалы, гребни и кулуары находились прямо передо мной. Слева величественно выплывал красавец Макалу, чуть дальше впереди -- зубцы Нупцзе. Было не холодно и относительно тихо, а впереди перед предвершинным снежным взлетом увидел большую группу восходителей, ожидавшую, пока работающая впереди связка натянет перила. Из-за позднего выхода я нигде практически не останавливался и быстро догнал лидеров. Навстречу начали спускаться шерпы, японцы, индусы, и вот, перед самой вершиной, -- наша четверка из Екатеринбурга. Поздравил ребят и... и последние шаги -- Вершина! Смотрю на часы -- 16.35. Из-под снега торчит увитая флагами и шарфами-хата верхушка китайской треноги. Эмоции переполняют меня. Я один. Может, это даже и лучше в такие мгновения. 50 минут пролетели очень быстро: видеосъемка, фотографирование вымпелов и флагов. Плотное одеяло облаков не дает полюбоваться панорамой. Половина шестого -- надо спускаться. Через 2 часа догоняю россиян и в 20.00 оказываюсь уже в штурмовом лагере. Отдаю друзьям-японцам палатку, пью чай у узбеков. Эти участники команды такие же работяги, как и я, с ними у меня полный контакт. Просипел им про маршрут (голоса почти нет) и побрел вниз. Спал в палатке на 7700.

А 19 мая, сбросив за день 2500 м, поздно вечером пришел в базовый лагерь, где было шумно и празднично. Был вымотан до предела, безголосый, сидел и вспоминал пережитое, тихо радуясь: "Эверест принял меня и отпустил".

Виктор КУЛЬБАЧЕНКО, МСМК по альпинизму.
Минск.